Почему Дагестан оказался в зоне политических рисков и протестов?

27.11.2018 11:00

Без должного внимания общественности остался представленный 19 ноября очередной индекс социально-экономической и политической напряженности в регионах России. Как заявили на презентации доклада авторы исследования – эксперты из Комитета гражданских инициатив (КГИ) Николай Петров, Александр Кынев и Алексей Титков, индекс описывает ситуацию по состоянию на июль 2018 года, а также с учетом событий лета-осени текущего года. Дагестан попал в число 5 регионов, в которых наблюдается совпадение двух параметров рисков. А точнее – рисков, связанных с внутриполитической ситуацией и протестной активностью граждан.

Более того, в группе с подобным совпадением Дагестан занял первое место, опередив Москву и Санкт-Петербург. Тогда как в другой группе, в которой выражено совпадение рисков в сферах политики и экономики, оказались Республика Удмуртия и Ненецкий автономный округ. Лидерство Дагестана в своей группе отмечается в третьем подряд рейтинге (ранее – в I и II полугодиях 2017 года).

Авторы оговариваются, что “рейтинг напряженности не предполагает, что регионы с повышенными рисками обязательно хуже по своим социально-экономическим показателям, чем регионы вне «зоны риска»”. Рискованная, по их оценкам, ситуация “может возникнуть в благополучных регионах, для которых временные трудности (например, снижение бюджетных доходов из-за плохой конъюнктуры для ключевых предприятий) могут восприниматься острее, чем в регионах более бедных, никогда не имевших таких источников дохода”.

Вместе с тем, авторы считают, что “рейтинг социально-политической напряженности определяет условия, которые делают более вероятными, чем обычно, кризисные сценарии в регионах, определенных в соответствии с методикой рейтинга”. На их взгляд, наибольшую вероятность кризиса следует ожидать в регионах, в которых “социально-экономические, политические тенденции и динамика общественных настроений оказываются направленными в сторону, усиливающую социально-политическую напряженность”.

За счёт чего же Дагестан отнесён к территории повышенного интегрального риска?

К сожалению, ни в ходе презентации доклада, ни в опубликованных материалах нет подробностей, объясняющих простым языком причины такого результата. Поэтому приходится додумывать, исходя из того, что было сказано и написано авторами индекса.

Первая группа показателей, связанная с внутриполитической ситуацией, называется экспертами КГИ “политический дизайн” и включает в себя такие политические институты как степень автономности регионального законодательного органа, обеспечение в нём прав оппозиции, степенью автономности органов местного самоуправления столицы региона и политической конкуренцией на выборах. Именно по этим показателям, согласно результатам измерения, Дагестан попал в число регионов с высокими политическими рисками.

Проблемы политического дизайна, в соответствии с пояснениями авторов исследования, означают, что “в большинстве регионов сдерживается политическая конкуренция, ограничивается автономия законодательных органов и местного самоуправления”. Из-за плохих политических институтов, неспособных реагировать на запросы граждан и/или сглаживать внутриэлитные конфликты, они и становятся основным фактором риска.

Это неудивительно, если вспомнить, что экс-глава Дагестана Рамазан Абдулатипов фактически добился, если не личной диктатуры, то авторитарного управления, взяв под личный контроль все основные политические, финансово-экономические и общественные институты в республике. Владимир Васильев, возглавив Дагестан, начал очищение руководящих кадров, однако сохранил сложившуюся систему управления. Правда в отношении СМИ и институтов гражданского общества с его стороны наблюдается более мягкое отношение.

Вторым показателем, который определяет внутриполитическую ситуацию, является уровень конфликтности и неоднородности элиты региона, измеряемый на основе экспертных оценок. Понятно, что в Дагестане элита весьма неоднородна. В ней и сенатор (миллиардер) российского парламента Сулейман Керимов, и “политический тяжеловес”, глава республики Владимир Васильев, представляющий фактически правоохранительные органы, и министры, имеющие внушительные капиталы и сохраняющие решающее влияние на города и районы, и главы муниципалитетов, и религиозные лидеры, и руководители кланов, имеющие либо “скромные” корочки депутатов, либо занимающие руководящие должности на предприятиях и в учреждениях.

Высокий уровень неоднородности элиты порождает разнонаправленные интересы и служат предпосылкой для усиления политической конкуренции. Однако не всегда она приводит к напряжённости.

Тем не менее, риски элитных конфликтов признаны в Дагестане и ещё в четырёх регионах России повышенными. Правда, в группу с высокими рисками ни один регион не попал.
То, что в Дагестане всегда была борьба элитных групп и кланов за власть, известно давно. Причём периодически она обострялась настолько, что сопровождалась убийствами, подкупами и использованием связей в Москве. Вместе с тем при Абдулатипове уровень конфликтности дагестанских элитных групп несколько снизился за счёт установления авторитарного управления и существенных успехов в борьбе с религиозно-политическим экстремизмом и терроризмом.

Однако авторы индекса напряжённости включили в показатель уровня конфликтности элит и фактор силового давления на региональные политические элиты. И он оказался существенным в связи с массовой зачисткой в правительстве республики, мэрии Махачкалы и других структурах.

Третьим показателем для измерения политических рисков в политической ситуации экспертами КГИ выбрана административная устойчивость, определяемая количеством кадровых замен за установленный период. В этом плане эксперты оценили политические риски в Дагестане как пониженные. Это соответствует сохранению Васильевым в основном команды Абдулатипова, не смотря на то, что по формальным подсчётам изменения достаточно существенны.

Вместе с тем, судя по комментариям на презентации доклада Николая Петрова, регулярные замены в правительстве Ингушетии, например, оценивались негативно.
При этом авторы индекса резонно отмечают, что “жесткое давление на региональные политические элиты имеет следствием, с одной стороны, усиление контроля за ними со стороны федерального Центра и, казалось бы, повышение управляемости в условиях стабильности, а с другой – снижение их способности эффективно реагировать на вызовы в кризисных ситуациях, а также снижение доверия со стороны граждан. Вряд ли можно считать случайным, что во всех четырех регионах, где в сентябре главы проиграли выборы, в последние два года шли сопровождавшиеся скандалами чистки региональной элиты”.

Сюда же добавим тот факт, что большая часть правительства Дагестана более года (до 9 ноября) работала с приставкой врио, что также не способствовало административной устойчивости. Тем не менее, уже 26 ноября на оперативном совещании глава Дагестана Владимир Васильев заявил:

“Эти совещания мы проводим с одной целью – чтоб каждый из вас задумывался. Посмотрите, коллеги, что вы сделали за прошедший год. Те, кого назначили, не факт, что доработают до 9 месяцев следующего года. Это будет объясняться только результатами работы. Это мой принцип. Если мы будет только констатировать проблемы, то далеко не уйдем. Нам надо двигаться дальше. Не сделаете это вы, сделают другие“.

Это, скорее всего, порождает административную неустойчивость и, соответственно, сохранение напряжённости.

Вторым параметром, по которому в Дагестане зафиксированы повышенные риски, является публичная протестная активность. Она измеряется частотой и массовостью акций (митинги, шествия, пикеты) в 10 сферах общественной жизни, начиная от трудовых прав и кончая внешней политикой. Для Дагестана, судя по наблюдениям, в основном характерны протесты по проблемам городской среды, экологии, транспорта, жилья, ЖКХ, правоохранительных органов и коррупции. Во многом, по мнению авторов рейтинга, повышенные риски протестов в Дагестане обуславливаются повышенной долей бедных среди жителей.

Что касается социально-экономических рисков, то в Дагестане, судя по инфографике доклада, они оцениваются как средние, например, в показателях снижения доходов домохозяйств и бюджетной задолженности. Сюда же относятся показатели оборота торговли, доходов бюджета, динамики промышленного производства и инвестиций. Известно, что Росстат публикует достаточно благополучные данные по этим показателям и авторы доклада, доверившись им, не заметили социально-экономических рисков развития республики.

Таким образом, не во всём предложенный рейтинг отражает действительные риски для Дагестана. Тем не менее, учитывая невысокий уровень качества региональной политики федеральных властей, предложенный индекс напряжённости позволяет увидеть ситуацию в более широком и углубленном виде. И они продолжают оставаться для республики тревожными.