Дербенту все возрасты не покорны? Доклад ученого

Опубликовано 23.06.2015 11:38

Представляем вниманию читателей доклад, зачитанный ведущим научным сотрудником Института истории, археологии и этнографии ДНЦ РАН Муртазали Гаджиевым на Международной научной конференции «Дербент-2000: Перекресток цивилизаций».

В 2012 г. Дербентская экспедиция Института истории, археологии и этнографии Дагестанского научного центра РАН возобновила и в 2013 г. продолжила исследования Дербентского поселения, которое предшествовало возведенному в правление шаханшаха Хосрова I Ануширвана (531-579) в кон. 560-х гг. новому городу, получившему название Дербент (ср.-перс. Дарбанд). Поселение занимает доминирующую над Дербентским проходом вершину отрога Джалганского хребта, спускающегося своим восточным склоном к Прикаспийской равнине. С севера оно ограничено крутыми, обрывистыми склонами, с востока и юга – относительно пологими склонами. В 440-х гг. в правление шаханшаха Йездигерда II (438-457) на северной оконечности поселения была сооружена цитадель площадью около 3 га, возведенная из сырцовых кирпичей на каменном цоколе (см.: Кудрявцев, 1978. С. 243-257; 1979. С. 31-43; Гаджиев, 1989. С. 61-76; 2013. С. 122-147). Судя по материалам археологических исследований, древнее поселение занимало территорию будущей каменной цитадели Нарын-кала, повторившей очертания цитадели V в., и примыкающую к ней с юга территорию на общей площади около 6-7 га. Датировка поселения укладывается в рамки I-VI (VII) вв. н.э. (поздний албано-сарматский и сасанидский периоды). Отложения этого времени зафиксированы на территории цитадели VI в. повсеместно, где раскопы были доведены до материка – раскопы II, IV, XI , XII, XIII, XXIII, а за пределами цитадели – в раскопах III, VII, XIV, XV, XVI, XVII, XIX и в стратиграфических шурфах 10 и 11.

Исследования на раскопе XXV, заложенном в 2012 г., ставят целью не только получить новые материалы по материальной и духовной культуре, архитектуре, хозяйству и быту обитателей древнего поселения Дербента, но и уточнить стратиграфию и хронологию этого поселения. В результате работ на раскопе XXV, расположенном в 93 м к ЮВ от южной угловой башни цитадели Нарын-кала, были выявлены пять культурных напластований общей мощностью до 3 м и связанные с ними архитектурные и бытовые остатки, датируемые в диапазоне от I-II в в. н.э. до VI в. включительно. Культурный слой поселения потревожен впущенными в него средневековыми мусульманскими погребениями (погр. 1-16), объединенными в целом единым погребальным обрядом, характеризующимся захоронением умерших в простой удлиненной грунтовой яме вытянуто на спине, головой на ЮЗ, с повернутым на юг черепом.

С верхним слоем (слой 1), нарушенным современными пахотой и лесопосадками, связана хозяйственная яма 3, выделяющаяся устроенным в ней каменным ящиком для хозяйственных нужд и датирующаяся по происходящему из нее керамическому комплексу V-VI вв. С нижележащим слоем 2 связаны остатки стены, глинобитного пола, база колонны, представляющая собой прямоугольный плинт (размерами 50-51 х 49-50 х 20 см) с установленным на нем полукруглым торусом (d = 40-42 см, толщиной 13-14 см), очаг открытого типа, скопления керамических сосудов.

С началом отложения слоя 2 и завершением отложения слоя 3 стратиграфически связана хозяйственная яма 2, в которой наряду с многочисленными обломками керамической посуды, найдены предметы печного припаса, представленные керамическим штырем (диаметром ок. 2 см) и обломками двух кубовидных (со стороной 7-8,7 см) керамических изделий со сквозным отверстием (d = ок. 2 см) и прокаленной и частично оплавленной одной стороной. В хозяйственной яме 12 найдена бронзовая овальнорамчатая поясная пряжка конца IV – начала V в. н.э., выступающая вместе с другими находками важным хронологическим репером.

Со временем отложения слоя 3 связаны остатки трех помещений, пяти хозяйственных ям и гончарная печь. Помимо представительной керамической коллекции и серии индивидуальных находок в ямах были найдены железная крица (яма 1), сасанидский кувшин (яма 6), фрагменты кубовидного изделия с отверстием, аналогичного найденным в яме 2, 20 абразивов из пористого зернистого песчаника (яма 5), представляющие собой подпрямоугольного сечения (3-4х4-4,5 см) бруски длиной 9,5-13 см из пористого песчаника с одной рабочей гранью. Последние находки представляют предметы кузнечного производства, предназначавшиеся для шлифовки железных изделий. 12 подобных абразивов ранее были найдены в Дербенте в хозяйственной яме 17 на раскопе XIV, где был исследован так называемый «дом кузнеца», датируемый периодом от первых веков н.э. до сер. III в. н.э. (в комплекс были впущены погребения второй пол. III – нач. IV в. н.э.) (Кудрявцев, 1987. Л. 27-28. Рис. 73, 1-12, 75; Гаджиев, 2002. С. 125). Обращает внимание, что в обоих случаях бруски-абразивы обнаружены в хозяйственных ямах, причем в большом количестве.

Выявленная печь для обжига керамики, от которой сохранились предтопочная (загрузочная) яма и топочная камера, представляла собой удлиненную яму с закругленными углами, длиной 3,0 м, шириной 0,74-0,82 м и глубиной 0,86-0,96 м. Боковые стенки топочной камеры были обложены прокаленными сырцовыми кирпичами (размером 40-42х40-42х10-12 см), которые соответствуют по размерам сырцовым кирпичам, использовавшимся, в частности, при сооружении сасанидских укреплений Дербента, городища Торпах-кала сер. V в., Гильгильчайской стены нач. VI в. Печь имела 6 вертикальных каналов-продухов, расположенных друг против друга по 3 с каждой продольной стороны топочной камеры и которые поднимались от дна камеры и в верхней ее части наклонно выходили на древнюю дневную поверхность. Верхняя часть заполнения печи представляла собой сплошной слой печины и обломков обожженных сырцовых кирпичей от рухнувшего перекрытия и свода. В этом слое были найдены фрагменты прокаленной саманной крышки (d = ок. 55 см), которая, вероятно, использовалась для прикрытия отверстия в коробовом своде обжигательной камеры. Придонная часть заполнения печи представляла собой слой золы и древесного угля толщиной 20-30 см. В заполнении печи были найдены фрагменты керамической посуды, среди которой выделяются показательные обломки сасанидской керамики, ручки кувшинов, которые, судя по характеру их оснований, «откололись» от сосудов во время обжига, и фрагменты необожженной белоглиняной чаши.

Данная конструктивно и технологически развитая печь, датируемая V-VI вв. и находящая определенные аналоги, в частности, среди гончарных печей Мингечаура VI-VII вв. (Ионе, 1948. С. 170-171; 1949. С. 42-54; 1953. С. 31-79), отражает влияние Сасанидского Ирана на местное гончарное производство, что ранее отмечалось нами на основе изучения продукции гончарного ремесла Дербента и Южного Дагестана (Гаджиев, 1984. С. 47-72). Керамический комплекс трех верхних слоев характеризуется сочетанием различных диагностирующих, хронологически показательных технико-технологических и стилистических групп столовой, тарной и кухонной керамики, характерной в целом для IV-VI вв. (столовая красно- и коричневоглиняная лощеная каннелюрованная, бежевоглиняная и розовоглиняная красноангобированная керамика, красноглиняная гладкостенная керамика, в т.ч. кувшины-ойнохои с пуговичными налепами-«глазками», сасанидская столовая и тарная посуда и др.).

Со слоем 4 связаны остатки трех стен и трех хозяйственных ям. В комплексе керамики этого слоя отсутствует сасанидская посуда, большее представительство имеет серо- и коричневоглиняная керамика с наружной лощеной черной или серой поверхностью, типичная для албано-сарматского периода. Это позволяет, учитывая стратиграфическую позицию слоя и хронологию вышележащих слоев, предварительно датировать его III-IV вв. Предматериковый слой 5, слабо насыщенный культурными остатками и который пока вскрыт на небольшом по площади участке, предварительно датирован первыми вв. н.э.

В ходе работ на раскопе XXV получен богатый археологический материал, представленный фрагментами керамической посуды, изделиями из керамики (пряслица, зооморфная статуэтка), кости (иглы, проколки), бронзы (браслеты, кольцо, подвеска, фибула, поясная пряжка и др.), железа (гвоздевидные и ножевидные предметы), камня (пряслица, оселки, жернова, зернотерки и др.), стекла (бусы, фрагменты сосудов), зафиксированы следы гончарного, кузнечного и металлургического (железоделательного) производств. Полученные материалы характеризуют культуру и быт населения Дербентского поселения, идентифицируемого с известным по письменным источникам V-X вв. (Бузанд, Егишэ, Парпеци, Агатангелос, Хоренаци, Ширакаци, Каланкатуаци, Цуртавели, Прокопий Кесарийский, Михаил Сириец, Табари, Хордадбех и др.) городом, укреплением Чор – предшественником Дербента (об идентификации Чора и Дербента см.: Кузнецов, 1893. С. 423; Артамонов, 1962. С. 120-121; Кудрявцев, 2000. С. 38-45; Гаджиев, 2001. С. 166-167; 2002. С. 10, 45-48) – который выступал важным военно-стратегическим, административно-политическим и религиозным центром Восточного Кавказа. Вместе с тем, полученные археологические материалы подтверждают отсутствие на территории Дербентского поселения слоев, относящихся к последним векам до н.э. и более ранним периодам (предскифскому, скифскому), и фиксируют непрерывное и преемственное развитие поселения с первых веков н.э. до VI в. включительно, когда поселение было постепенно заброшено и население переселилось в архитектурно оформленное межстенное пространство нового города, возведенного в конце 560-х гг. и положившего начало новому этапу архитектурно-пространственного развития Дербента.

http://flnka.ru/glav_lenta/10002-murtazali-gadzhiev-o-derbente.html